Сенешаль. «Безнадежно обычный» - так описывался каждый, кто имел наглость появиться в его жизни. Одобрения Фостера не удостоились ни семьи разбогатевших крестьян, ни шумные сборища торговцев, и прочих, которым самое место было в дешевой гостинице. Естественно, что он проводил почти все время в размышлениях в одиночестве, так как никто другой не был достаточно хорош, чтобы составить ему компанию. Он бы и сам уже списал себя со счетов, если бы не неожиданная удача – приезд старосветского графа из места, куда лучшего, чем эта дыра. Джон сразу заметил его на собрании по поводу предвыборной кампании местного чиновника. Маркус Дюфор. Его походка выдавала дворянское происхождение, он держал голову с благородным высокомерием и отгонял официантов одним лишь взмахом руки. Это был день, когда развитая врожденная самоуверенность Джона смогла принести плоды и обеспечить ему крепкую дружбу с князем.

...Огромные бочки покатились по наклонной, утягивая беднягу за собой. Юная Хендерсон, округлив глаза, смотрела, как на нее надвигаются опасность, но кто-то моментально подхватил ее легкое тельце, тем самым спасая ее от неминуемой гибели. В тот вечер ей исполнилось 16 лет. В тот вечер погиб ее жених. В тот вечер она впервые столкнулась с Джоном Фостером, который с той поры не покидал ее общества больше, чем на неделю.
Семье Хендерсон пришлось распрощаться с выгодной партией для дочери и уехать обратно в Англию, но в последующие годы миссис Хендерсон и Лавиния охотно навещали поместье мистера Фостера, спасителя юной девушки и великолепного повара, не желавшего делится своими семейными рецептами. Лав после инцидента более не предлагали руки и сердца, а мистер Хендерсон, ударившись в политику, оставил своих красавиц на попечении своего старого друга. Мэйбл, мать Лавинии, была всегда рада мистеру Фостеру, а потому ее пребывания в его доме стали обычным делом. Шли годы. Девушка не заметила, как назубок выучила все улочки Парижа, знала уединенные местечки, куда можно было прийти подумать о прошлом и будущем. Джон Фостер стал для ее матери чем-то большим, она не могла этого не заметить. В ее сердце зародилась ревность по отношению к ней, ведь кроме нее у Лавинии никого не было. Отец погиб при крушении корабля в бурю, когда возвращался из очередной командировки, поэтому жизнь Хендерсон пошла на убыль. Теперь не было ни роскошного поместья, ни веселых банкетов, ни дружелюбных вечеров в беседке в центре заросшего парка.  Ее мать была безутешна, и даже плечо ее милого Джона не спасало от разбитого сердца.
Один сезон сменял другой. В зиму мать Лавинии подхватила жуткую простуду и более не вставала с постели. Девушка всегда старалась не встречаться с мистером Фостером лицом к лицу, но во время болезни матушки ей пришлось это сделать. Мужчина был не чем не виноват, но именно на него Лавиния и выплеснула все то, что держала в себе до этого. Смерть отца, отстраненность матери, ее внезапная болезнь, нищета – все казалось нереальным и сверхъестественным. Высказав все, что она о нем думает, девица выбежала в лютый холод и ринулась туда, где всегда находила покой...

...Вдруг полупотухший взгляд уловил первый луч солнца, медленно поднимавшегося на небосклоне, а затем чье-то очертание, приближающееся все быстрее и быстрее. Девушка хотела вскрикнуть и попыталась ползти в сторону, думая, что ее насильник вернулся, но, то были нежные прикосновения, заставляющие вздрогнуть все тело. Кто-то внимательно осмотрел ее взглядом и мягко прикоснулся губами ко лбу. На лице Лавинии проступила еле заметная улыбка, но ее резко заменила кривая линия боли. Что-то со всей силой вонзилось в ее шею. Если бы она могла отбиваться, если бы она могла разглядеть кто этот злодей, девушка бы попыталась остановить эти муки, но полумертвой было нечего терять, поэтому последующие несколько часов, в мыслях Хендерсон кроме смерти ничего не было. Агония и муки продолжали ломать поврежденное хрупкое тело, но крепкое сердце смогло пережить обращение, даже несмотря на потерю крови.
Первым желанием, пришедшим на ум, Лав, когда та более-менее пришла в себя, было выпить крови. Чем больше, тем лучше. Ее привкус девушка ощущала во рту все-то время, пока рыскала по поместью в поисках того, в чьих жилах текла сладострастная амброзия. Этим сосудом оказался не кто иной, как Джон Фостер, плавно водящий пером по пергаменту. Доля секунды потребовалось Хендерсон, чтобы запрыгнуть на мужчину, опрокинув стул, жадно принюхиваясь к его шее. В глазах Фостера не было ни капли страха илил ужаса, их заменял азарт и авантюра. Его первое творение нуждалось в нем. Вонзив острые, словно бритва, клыки Лавиния впервые ощутила прилив энергии и адреналина, медленно растекающегося по венам. Прикрывая глаза от удовольствия, девушка не заметила, как обвила руками голову своего создателя, нервно теребя пальцами волосы. Прошло несколько минут, после того, как Хендерсон пулей отлетела назад, упираясь в стену. Ее наполовину изодранное платье было пропитано кровью. На лице, руках и ногах была раскраска из бурых и темно-бардовых потеков. Джон неспешно встал и, сверкая глазами, хотел произнести ее имя, но девушка опередила его, с отдышкой произнеся новое имя владелицы: Луксор Беннет.

Несколько дней Луксор не могла прийти в себя, не произнося своему сиру ни слово. Ее разбудил голод. Жуткий голод, который мог превратить ее в животное, если бы не вовремя подоспевший Фостер с графином свежей крови. Откуда она была, в тот момент Беннет не интересовало, но после осушения до дна, девица, не мигая, взирала на своего спасителя. От чего-то ее тянуло к нему. Ей хотелось прикоснуться к его волосам, ощутить запах его кожи, вновь опробовать на вкус кровь, но тут в память врезались недавние события, от которых бы прежняя Лавиния давно заревела навзрыд, но не сейчас. Глаза новообращенной были сухими, как пустыня в самый жаркий день, а губы напоминали линию горизонта или линию облаков, растянувшихся на бескрайнем голубом небосводе. После долгого разговора, Луксор выяснила о смерти матери, о своей новой сущности и о клане, в котором состоял Джон, а также о письме, в котором передал известия о пополнении в рядах князю.
Следующие несколько лет Беннет посвятила себя совладению с сущностью вампира, благо Фостер был прирожденным учителем, ставшим позже для нее отличным любовником. Девушка долгое время пыталась унять свое непонятное чувство вожделения своего создателя, но однажды она поддалась искушению и в одной из ссор, которых за многие года случалось немало, решила отдаться в руки учителя по доброй воле, не считая очередного погрома и нескольких царапин, что оставила Лукс во время выяснения отношений.
Однажды после очередного примирения, Беннет чудом уговорила рассказать, как умерла ее мать. Выяснилось,  что Фостер хотел поначалу обратить миссис Хендерсон, но из-за недомогания ее сердце остановилось раньше, чем она смогла вкусить его крови. Не подавая ни капли эмоций, Луксор еще долгое время пережевывала сей факт, остановившись на том, что именно Джон добил ее мать.  С той поры девушка решила отомстить ему за смерть любимой матушки, а также за бессмертие, которое начало сказываться на ней через пару сотен лет. Несмотря на свою безэмоциональность, ей было больно смотреть, как близкие вокруг люди превращаются в прах, становясь единым целым с матушкой-землей. Только начав одну жизнь, ей приходилось проигрывать все сначала. Неизменным оставался лишь клан, в котором она играла немаловажную роль, благодаря Сенешалю в лице Джона Фостера и сам Джон Фостер, который теперь навеки повязал ее с собой, благодаря дару, спасшему ее от смерти...

...Неизменным лишь оставалась ее личная жизнь, которая полностью была во власти Джона Фостера. Девушка, конечно, пыталась иметь связи на стороне, но они внезапно тут же испарялись, словно их и в помине не было. В этом поспорить с Джоном было трудно. Он ревностно относился к своему самому первому творению, а потому не желал ни с кем его делить. Отсюда зачастую и вытекали их ссоры, но победа всегда была за вампиром, нежели за Лукс...