Когда староста и Аррэн уселись, Арнбьорн к ним присоединился. Не то чтобы он не привык к виду людских домов изнутри, однако успел оглядеться. Впрочем, ничего примечательного так и не обнаружил. Устроившись поудобнее на лавке, освободившись от оружия и щита, он, как и собравшиеся мужчины, первым делом смочил засохшее горло добрым элем. Сделав большой глоток, воин коротко поморщился и дернул щекой, а уже мгновение спустя ел кашу, ловко пользуясь при этом куском свежего хлеба. И питье, и пища пришлись цвергу по вкусу. Но он не осмелился набивать живот, как привык, - нет, вовсе не потому, что опасался произвести то или иное впечатление, но потому, что еще надеялся на то, что пришлым удастся разогнать воцарившуюся в лесу тишину и спокойствие славной битвой. Надеялся тихо, прекрасно понимая, что жителям глубинки подвергаться прямой опасности хоть и не в новинку, все же не по нраву. Разговор тем временем начался и Арнбьорн потерял интерес к каше, хотя еще раз приложился к кружке с элем, совершив очередной глоток. Взгляд цверга безустанно перемещался с Йона на Аррэна и наоборот. Затем, все же отставив на крышку стола сосуд, в котором пива убыло наполовину, Свирепый продолжил тот диалог с егерем, что начался еще до их прихода в дом старейшины. — Север кишит гулями и прочими тварями. Как мухи на мед слетаются в руины прежде славных городов. «Наших городов», — горько уточнил цверг. Его семье, которую прежде составляли одни лишь кузнецы да оружейники, но еще задолго до появления самого Арнбьорна на свет, пришлось бежать в Голдунюнд, когда в горах объявились гули. Вернее, когда их численность превысила ту критическую планку, которую Гуннар Хромой, рассказывая своим детям о прежнем величии рода Черных Молотов, называл «невозвратной». — Но нам повезло, — ухмыльнулся он самодовольно, — с некоторых пор я могу назвать себя знатоком в борьбе с гулями! Так что, если боги не прислали сюда целую армию, жизни ваших людей в безопасности, я обещаю это. Почувствовав, что снова хватил лишку, Арнбьорн заерзал на скамье и набрал на кусок хлеба ком каши, на некоторое время заняв себя перемалыванием пищи. Но, к его удовольствию, Аррэн решил поведать старосте о том, что посланники ярла уже успели услышать на своем пути. — Да-да! Помню жена того фермера, у которого мы ночевали, говорила так, словно сама присутствовала при том, как эти слухи рождались, — цверг фыркнул и отер бороду ладонью, — рассказывала, будто деревня окружена проклятыми кругами из ветвей, и изгнанники только и ждут, чтобы выступить в бой! Вероятно, подобные слова могли прийтись не по душе уже самому Йону, который оказался в нынешней ситуации не только рассказчиком, но и слушателем. Свирепый скривил рот и решил немного смягчить свою речь. — Глупая баба! Небось изводит своего мужа глупыми россказнями! Но ты видишь, мил-человек, с чем нам пришлось столкнуться, прежде чем мы добрались сюда. На подходах я думал, что увижу нечто совершенно ужасное. Мне уже приходилось сталкиваться с поселениями, которых коснулись чумные лапы гулей, и я бы врагу не пожелал, если он, конечно, не враг всему живому… Арнбьорн в очередной раз осознал, что ненароком перебил Йона, а потому опустил голову и сложил перед собой руки, так и не договорив. Решил, что в этот раз непременно сдержится, если кто-либо из людей вновь промолвит о том, какие все же слухи то и дело долетают до Боуна. — У страха глаза велики — вот я о чем, — уставившись себе в ладони, смиренно произнес цверг. — И, как оказалось, мне этот страх внушили глупые бабки! Лес, Йон, что вы видели или слышали в лесу необычного? |