У Тэхёна мутно перед глазами, в голове, где-то даже внутри, возможно, на уровне того места, где должно биться сердце, где оно, собственно, и бьётся в тахикардически неправильном ритме, под стать тому, что выворачивается нестройно-рваными битами наизнанку прямо здесь и сейчас. Дорога впереди расплывается то ли яркими пятнами неоново-жёлтого и синего, то ли вовсе отсутствует, и он не идёт – обводит кончиками пальцев шероховатости стен, жмурится на свет чьих-то мигающих фонарей, сжимается от резких звуков и, наконец, просто плывёт по течению этой вакханалии, которая уносит невесть куда и невесть во что. Тэхёну, впрочем, всё равно. Куда, с кем, зачем. Свобода дышит в нём тяжёлым клубами белого дыма и пьяным смехом на каждую тупую шутку, отпущенную им же. Свобода дышит в нём неконтролируемо сильным желанием ломать, крошить, уничтожать: рамки, законы, мораль и, пожалуй, чуть-чуть, но себя. Нам Тэхён не то чтобы думает, что в жизни его всё потеряно, и остаётся лишь лениво, но со вкусом добивать, мол, давай уже, немного осталось, чёрт возьми. Нам Тэхён умудряется мыслить прямо противоположно и безбожно абсурдно, что считает, несмотря ни на что, позволительным для его sweet eighteen, которые если и sweet, то скорее с потерявшейся где-то рядом частью-тенью bitter. Живи, как хочешь. Делай что хочешь. Будь тем, кем хочешь. Тэхён не определился, чего хочет точно, но на часах уже двадцать три ноль ноль, а в кармане куртки ровно столько вон, сколько хватит на дешёвый алкоголь после очередного визита в музыкальный магазин и забитого до невозможности рюкзака с винилом. Через двадцать три минуты, шаря длинными пальцами всё по тому же карману, он не находит ничего, кроме помятой пачки сигарет, но на полу в крохотной комнатке мужского общежития – почти хеопсова пирамида из почти пустых бутылок. Очередная пьянка, вписанная насильно в формат приятного отдыха в рамках исключительно избранных, и Нам искренне не понимает, какого чёрта оказался не вне, а среди, да ещё и с обчищенными карманами. Жизнь – штука странная, но об этом думать хочется в последнюю очередь. Да и в принципе думать особо не хочется: Тэхён скалится каждому цепляющемуся за него взглядом улыбкой, превышающей все допустимые границы наглости, перебирает струны притащенной за каким-то чёртом собственной гитары под шумы нестройной музыки, которую, если честно, он считает сущей какофонией, но предложения «поставить своё» маркируются как «keep calm and go fuck yourself» и если честно, Тэхён искренне не против того самого, но явно не по отношению к себе же. Мутный взгляд раскосых глаз с путающейся в ресницах длинной, кудрявой, выжженной чёлкой истерично бегает от угла к углу и ищет себе жертву. Находит. Но есть ли смысл?
Весь смысл Нам Тэхёна безбожно потерялся где-то в пограничных областях между сном и реальностью, между прошлым и настоящим, между ним самим и вынужденной потребностью соответствовать каким-то там нормам. Он не хочет искать его и не ищет, живёт одним лишь днём, учится кое-как, а по вечерам устраивает в комнате собственного общежития, открыв настежь окно и свесив ноги с подоконника, собственный соло-концерт, перебирая тонкими, заклеенным пластырями пальцами струны «своей детки» – чёрной гитары, или же безбожно и нахально прожигает остаток молодости с её вечными «хочу и точка» в бесконечных пати в узком круге тех личностей, которые известны не самым примерным и достойным поведением, но Тэхён отчего-то находит их особенными, смотрит не как на потенциальных друзей – скорее как на потенциальных жертв своих жалких попыток почерпнуть где-нибудь, неважно где и как, вдохновение.
Тэхён отчего ставит себя выше всех остальных. Тэхён – художник своей отвратительно неправильной жизни, творец, чёрт побери. И здесь и сейчас ему нужен тот самый импульс, который заставит не быть, не существовать, а чувствовать.
Быть может, именно поэтому за Ким Намджуна, сидящего напротив, он не цепляется. Намджуна он взглядом буквально царапает, оставляет исполосованным каждый уязвимый участок кожи, а порой вонзается слишком глубоко и скалится, облизывается по-хищнически страшно моментами. Ему внезапно даже для самого себя кажется, что одноклассник каким-то образом способен «оживить». И дело даже не в том, что в их прошлом и отчасти настоящем слишком много намджуновских синяков на тэхёновских запястьях. Просто Нам Тэхён сам не свой, алкоголь лишь отравляет кровь и вызывает побочные эффекты, самый страшный среди которых – желание взять эту грёбаную жизнь полностью в свои руки и нагнуть. Он не будет жалеть. Стыдиться. Краснеть. Просто пальцы дрожат от напряжения, а спаянные воедино нервы расходятся по швам. Бросить вызов – всё равно, что сделать вздох. А Тэхёну отвратительно скучно, настолько, что бросаться во все тяжкие – вполне себе нормально.
За Намджуна он не цепляется. Скорее хватает почти намертво, ибо право, вообще-то, имеет. Они друг другу никто. И это самое «никто» – самое удобное в любом случае. Удобное, потому что так приятно, оказывается, крутить друг друга в руках, словно игрушку, дёргать за верёвочки по очереди и не думать о сгорающем вчера и почти проёбанном сейчас, ложащемся пеплом под нагрянувшее завтра. Намджун видится Тэхёну как неплохой способ выбраться из затягивающей трясины абсолютно беспросветной скуки и возможность набраться опыта, сублимировать эмоции, пережитые вместе, поделённые на двоих, в рваные звуки таких же рваных струн. И странно, но в голове репитом заедающее «crawling back to you» (по меньшей мере иронично, потому что «приползать» к Намджуну в самый херовый отрезок своей жизни это так, кажется, правильно), и Нам искренне ненавидит свою привычку привязывать музыку даже к людям, даже к Намджуну, который, он уверен, лишь этап в его жизни, и это взаимно как никогда. Пара взглядов, рука на плече, выразительная улыбка последней бляди. Не понимает и понимать не хочет, потому что наутро он забудет, как и забудет Ким. Но проверенная годами система даёт сбой, выкладывает ошибку, а на устах Тэхёна отпечатывается смачное «какого хуя ты обращаешься со мной, как с последним дерьмом?». В глазах у Намджуна – океаны беспросветной ненависти и отвращения, и Тэхёну тонуть в нём не то чтобы хочется, но обратного пути уже нет, его тянет на самое дно.
Он не привык слышать «нет». «Нет» – удар куда-то под дых, осквернённое самолюбие и, более того, агрессия через край, воспитанная долгими годами притворства и профессиональной игры в хорошего мальчика. Тэхён просто хочется быть собой. Раздолбаем, которого мало что волнует, кроме как «sex, drugs & rock’n’roll» Он хочет улыбаться не потому, что надо, а потому, что по-другому не получается. Он хочет брать от жизни всё и не беспокоиться о рушащих все планы отказах. Намджун – дефект в его идеальном плане, который явно мешает. «Видеть не могу твоё смазливое лицо. Свали по-хорошему, окей?»
Тэхён не помнит, каким образом оказался выволочен едва ли не за шкирку на улицу, не помнит, как «дополз» или же кто помог. Помнит лишь удары. Раз, два, три. И всё по лицу. Рассечённая губа саднит, кровь стекает по подбородку, Тэхён скалится и рваным движением размазывает её ладонью по лицу. На самом деле полез он сам, первый раз схватив Намджуна за футболку и врезав по лицу за каким-то чёртом самыми мерзкими ругательствами, какие только знает. Видимо, компенсация за проёбанную любовь всей жизни, хоть и Намджуна он не любит, но на эту ночь тот мог бы стать ей заменой. А затем – всё будто в расплывчатом слоу моушене. Ким бьёт с оттяжкой, но со всей силы, потому что над агрессией работать надо, но он этого, конечно же, делать не будет. По крайней мере не в этот раз. Тэхёну не больно. Ему похуй. Он цепляется запачканными бордовым пальцами за асфальт, пытаясь встать на ноги под гул собравшейся толпы, жаждущей кровавых зрелищ, кричит Намджуну о том, что тот конченный, что никому нельзя, им, Тэхёном, пользоваться, а этот уёбок попытался. Он оставляет тому на память пару красочных синяков, хоть и бить, если честно-то, не умеет. Зато с радостью подставляется под удары сам, будто бы от этого будет легче. Злость вскипает и перемешивается с мазохистским удовольствием. И да, кажется, такая жизнь ему нравится.
Чьи-то руки пытаются выцепить его, и Тэхёну явно не нравится: отмахивается, готовится развернуться и ударить в ответ, лишь бы оставили в покое, потому что Намджун, рвущийся к нему навстречу с ошалелой улыбкой психопата, задевает за живое и бесит неимоверно одновременно. Просто дайте, блять, им закончить. Тэхёну просто нужно выпустить пар и не дать себе задохнуться в эмоциях.
– Отвали, я сказал, – Тэхён едва на ногах стоит, но развернуться успевает. Как и успевает взбеситься ещё больше, потому что напротив – сосед по комнате, тот самый, от короткого всё выворачивается наизнанку, а по телу дрожь да электрически разряды. – Ты . . . – Нам усмехается, слизывает кровь с губ и смотрит в упор: Намджун теряет значимость. – Какого чёрта, убери руки, я хочу закончить, – но попытки вырваться оказываются ничтожно слабыми и скорее приводят к прямо противоположному: Чану сжимает его плечи сильнее, трясёт, словно куклу, и тащит в сторону. Где-то сзади продолжает сыпать оскорблениями Ким Намджун, и Нам Тэхён решает, что реванш состоится, но, похоже, не в этот раз. Что за блядская жизнь, в конце концов.
– Я сказал тебе отвали. От-ва-ли, – Нам дышит перегаром прямо в очаровательное почти что заспанное лицо Чон Чану и внезапно даже для самого себя усмехается. – Захотел – нажрался. Захотел – начистил рожу тому уёбку. Тебя это волнует что ли? Тебе и в жизни не понять, каково это, когда тобой пользуются, как шлюхой, – Тэхён не собирается прогибаться под кого-либо, под младшего – тем более. Стоять на одном месте в его состоянии катастрофически тяжело, но он старается изо всех сил. Пусть Чану валит, куда хочет. Пожалуй, в этот раз приключения Нам Тэхёна должны закончиться где угодно, но только в одиночку. Но почему-то в голове попросту пусто. И не потому, что Нам пьян настолько, что даже способность думать кажется чем-то из разряда невозможного. Просто Чон Чану пиздецки похож на него. Того, кого Тэхён искренне и глупо пытается заменить кем угодно и когда угодно, но у него как всегда ни черта не получается.
– Как ты можешь быть таким, – немного жутко улыбается, переминаясь с ноги на ногу и предполагая, можно ли умереть от слишком длительного зрительного контакта с тем, кто всю жизнь при желании переломать может. Плюс лишь в том, что Нам Тэхён безбожно пьян, и последствия кажутся для него каким-то мусором под ногами, которого и не видно вовсе. Минусы же всплывать будут по очереди, чуть позже, когда до него уже с трудом, но дойдёт, что мысли вслух – не самая умная вещь в этом мире, и, видимо, ситуация уже сейчас поворачивается не так, как надо. – Но ведь ты же не такая скотина, как он? А? – пара неуверенных, шатких шагов навстречу, пальцы, цепляющиеся за чужую толстовку. Но по-прежнему на расстоянии. Нам Тэхён ни во что не верит да и не хочет. Ему просто интересно, кто этот Чон Чану, так чертовски похожий на сломавшего ему всю жизнь единственного «друга», к которому у Нама не самые трепетные, но самые сильные, быть может, чувства.
