- Туше, душа моя! Вас можно сравнить только с нежностью легчайшего бриза, - парировал Филипп в ответ на легкий укор супруги и с улыбкой обвел пары, разделявшиеся на две половины, чтобы вновь выстроиться в парадном порядке и стройными рядами прошествовать пред очи королевы.
- Прекрасная Повелительница Атлантиды, - произнес оказавшийся рядом де Гиш, вкладывая в свой голос столько же меда, сколько и усмешки, - Маэстро Люлли следует написать новый балет в Вашу честь, Ваше Высочество, и Вам, только Вам одной следует отныне танцевать партии зефиров.
Нахмуренные брови Месье не смутили дерзеца, он вальяжной походкой, словно продолжая фигуру танца, подошел к ним и склонился к руке Генриетты-Анны.
- В танце Вы еще более обворожительны, - сказал он, в полупоклоне отступая на шаг назад и при этом глядя на обоих супругов.
- Надеюсь, это все? - спросил Филипп, не принимая комплименты фаворита, - Де Гиш, я не хочу более ничего слышать. От Вас, мой милый, одни только гадости нынче.
Насупленные брови Филиппа разгладились, как только он услышал ответ Генриетты, словно не заметившей появления назойливого поклонника. По галерее тут же прошелестел гул восторженных голосов, во всю обсуждавших долгожданное потепление между супругами. Впрочем, а могло ли быть иначе? Глядя в улыбающиеся глаза Анриетт, подернутые легкой задумчивостью, вероятнее всего посвященных ему же мыслей, Филипп расцвел в улыбке и зааплодировал вслед за всеми, обращая грациозный поклон герцогине, а затем и почтенной публике.
- Это все Вы, все Вы, душа моя... не отдавайте все лавры мне одному, - в искреннем смущении произнес принц и подал руку, - Я слышу, что де Шатийон таки ж объявил о нашем выходе. Все то он воспринимает буквально... - вздохнул он и с некоторой неловкостью посмотрел в глаза супруги, - И нам пора предстать на судилище, - он повернулся спиной к своей свите, все еще не чувствуя себя готовым к выходу, невинные на первый взгляд реплики Анриетт попадали в самое яблочко, вот и сейчас, ей удалось заставить его раскраснеться как юного пажа впервые заступавшего на караульный пост перед дверьми опочивальни королевы, да нет, и того хуже, - Большее, душа моя, гораздо большее. Полагаю, никто не погрешит против истины, если назовет наши улыбки и цветущие румянцем лица свидетельством взаимного удовольствия, - он кокетливо склонил голову на левое плечо, так что кудри рассыпались по плечу, сверкающими в свете свечей локонами и шепнул, - А если это окажется и еще большим?
В медовых глазах Филиппа блеснула лукавая улыбка, которую можно было истолковать двояко, зная его капризный и непостоянный характер, желал ли он просто уколоть супругу ответной шуткой или же принял ее слова за чистую монету и ответил ей тем же?
Проходя несколько шагов до дверей в приемную матери, Филипп то и дело спрашивал себя, шли ли они в унисон, успевала ли Анриетт попадать в такт его шагов, будучи ниже его ростом и делая гораздо более маленькие шажки. Ах, какие же глупости мучают порой на самом пороге нового испытания. И ведь что бы там не говорили о зрелищности предстоящего приема турецкого посла, первым номером в этом импровизированном балагане предстояло стать именно им с Анриетт.
- Ну вот... улыбаемся... и любим, - выдохнул Филипп, когда бородачи швейцарцы распахнули перед ними двери приемной, - И да поможет нам бог, Анриетт, - шепнул он, легонько пожав пальчики Генриетты, прежде чем сделать три церемониальных шага на середину зала, немедленно освобожденную перед самым их появлением, склониться перед матерью в низком поклоне и трижды проделать фигурную отмашку шляпой перед собой.
- Матушка, я от всей души надеюсь, что мы не заставили себя долго ждать, - улыбаясь приветствовал он Анну Австрийскую, пренебрегая строгостью протокола, предписывавшего прежде дожидаться приветствия Ее Величества.
