Розмари уже ничему не удивлялась. Ей было лишь досадно, что выступление на международной конференции в столице, о которой она мечтала целый год, сорвалось по странным и непонятным ей причинам. Каким-то неведомым для Розмари образом в ее сумке оказался неизвестный ей пакет, по неопределенному для нее поводу, она должна была отвечать на длинную череду вопросов, и теперь она действительно не знала, как реагировать на столь сильный интерес к ее скромной персоне.
В ее жизни было много пугающих и шокирующих ситуаций. Первый шок в жизни она пережила, когда, едва успев поступить на медицинский факультет, год начался мучительными парами в анатомке, и когда уже на втором занятий нужно было, держа в руках череп нерожденного младенца, с истой и педантичной скрупулезностью описать строение этой маленькой головки невинной, не успевшей шагнуть в мир живых, души. Человеческие кости оказались совсем не такие в реальности, как они выглядели в глянцевых атласах по анатомии и ученических «талмудах».
«Вы забыли показать Sella Turcica.» - почему-то вспомнилась ей врезавшаяся в память реплика преподавателя-аспиранта. Тогда Розмари побледнела, и пролепетала обескровленными губами, что не помнит расположение «Турецкого седла» и впадающих туда сосудов и артерий, и получив заслуженный «незачет», долго плакала в коридоре. Но впереди были еще пары препарирования, когда она впервые увидела пропитанный формалином труп незнакомого господина с багровым лицом. Фасции, мышцы, связки — тогда стало для нее географической картой и открытой книгой, по которой можно было прочитать всё о том, кто когда-то жил на Земле, так же восхищался яркому свету луны на небосводе, кроваво-огненному закату и свежему рассвету, с прохладной росой на лепестках шиповника, шепоту ветра и весеннему, теплому дождю.
Позже, длительные годы практики, интернатуры, и специалитета научили Розмари терпению, выдержке и умению собрать волю в кулак, когда, казалось, всё может оборваться, и в один миг смешаться с осенней грязью. Поначалу, каждый пациент был для нее как родной человек, боль которого для нее была ее собственной болью, но со временем ей пришлось измениться. За бессонные дежурства и спасение жизней редко можно было получить благодарность, бесконечные и бессмысленные жалобы пациентов навивали скуку, а пережив последствия шока несколько раз, Розмари поняла, что ведение болезней пациентов и предписание медикаментозного лечения было далеко не то, о чем она мечтала. Слишком болезненно было порой говорить и с человеком, сидящим напротив, и тщетно пытаясь подобрать слова о том, что ему, возможно, осталось жить несколько месяцев. Еще страшнее было совершить ошибку, обрекая несчастного на страдание, или, мучительно пытаясь найти подтверждения диагнозу, перебирать сотни вариантов, всматриваясь в сухие цифры анализов и томографий.
Но даже тогда она не представляла что значит смерть. Насколько она может быть страшна, слепа и ужасна. Как она может скомкать душу, словно белый лист бумаги, и сжечь внутри всё, превратив нежный зеленый росток в пепел. Смерть никогда не была близка так, как в тот раз. Чувство вины пожирало ее изнутри, глодало день и ночь. «Зачем, зачем нужно было посвящать так много времени написанию бесконечных статей, изучению новейших изобретений для диагностики заболеваний в области ангионеврологии, общению с коллегами из Европы и передовых стран мира, если ты не смогла помочь самому родному, близкому и любимому человеку? Если ты была для него словно чужой, и была глуха к его последним мольбам и просьбам, погруженная лишь в излюбленное коллекционирование собственных достижений?»
Ее хрупкий хрустальный мирок надломился вновь. Теперь она решила порвать с работой в клинике раз и навсегда, и начать что-то новое, не знакомое ей доселе, и потому, столь притягательное. Психоанализ оказался тем самым плодом, чей странный горьковатый вкус, препарирую душу, сгладил все печали. Жизнь пошла своим чередом, и теперь ее мучили совсем иные чувства. «Как жить, умом или сердцем?» - звучало где-то в глубине хрустальных комнат ее души. Она была вынуждена работать с обсессивно - компульсивными расстройствами, фобиями, депрессией и истерией, а ей страстно хотелось взяться за более серьезные случаи, помогать больным, которые мечтали о ее помощи, но она не могла скинуть денежную кабалу. Хорошие деньги за «сессии», как назывались в кругу психоаналитиков лечебные сеансы, могли предоставить ей лишь дети богатых родителей, молодежь, которая ни к чему не стремилась и ничего не искала в этой жизни. Она проклинала себя за то, что не смогла помочь одинокому, разорившемуся художнику, страдающему аутизмом, и старательно оправдывала себя тем, что не имела достаточно опыта для работы с такими сложными случаями. А когда он совершил суицид, Розмари упорно заставляла себя поверить, что это лишь сон, что это неправда, и этого никогда не было.
Вся ее жизнь пролетела перед ее глазами, как трескучая запись на старом граммофоне. Она видела много, пожалуй даже слишком много для юной девчонки ее возраста. Но ее душа была все равно зеленой, нежной, наивной и невинной душой ребенка, стеснительного, робкого, беззащитного и живого, с горячим, маленьким сердечком, бьющимся часто, словно у вислоухого, домашнего крольчонка. И сейчас, при видимом спокойствии, холодности и сдержанности, она действительно негодовала, что у нее отняли столько времени, не объясняя ничего, и задерживая ее здесь, в этом чистом, вылизанном кабинете. Ей хотелось нагрубить и сказать что-то резкое, но она была не из тех истеричек, которые закатывают скандалы по поводу и без повода. И почему она обязана была рассказывать ему о своих предках? Наверняка цепным псам, вроде него, всё было известно лучше ее.
- Да, родители моей мамы иммигрировали в годы Второй мировой из Польши. -проговорила устало, стараясь поймать его взгляд, и тщетно пытаясь расшифровать, кому и зачем нужно было ломать эту кукольную комедию. Его должность не произвела на молодую леди никакого эффекта. Она уже неоднократно сталкивалась с судмедэкспертизой, и «борзыми ищейками», как она называла про себя сухих и черствых джентльменов вроде него.
Странный пакет был изъят и разобран на песчинки, а цепные псы по-прежнему не унимались, и пытались что-то найти, копаясь в ее родословной и биографии. «Господи, когда же это всё кончится!» - подумала она, и сдержала тяжелый вздох.
- После войны дед работал часовщиком. Бабушка преподавала в начальной школе. Я почти ничего не знаю о том, где они жили до переезда. Моя мама родилась уже здесь. Отец приехал сюда из СССР как раз во время перестройки. Он работал над какими-то законами высшей математики, и защитив диссертацию, получил возможность выехать зарубеж. - добавила она неохотно, так как считала, что все эти факты и частности не имеют никакого значения.
Всё происходящее напоминало ей сессию у психоаналитика-супервизора, который помогал ей разбирать запутанные случаи больных, а также осознать свои проблемы и понять смысл хитросплетений судьбы. Разве что теперь нахождение здесь для нее было абсолютно бессмысленным, не было никакого проку в этой пустой трате времени и навязчивых расспросах. У наставника, сидя в мягком кресле, она хотя бы могла получить ценный совет, и после порции душевного стриптиза, навеки проститься с болью, ненавистью и печалью. А здесь, находясь во внешне уютном, но безликом кабинете, она не могла найти ни капли опыта, мудрости или пользы. День был окончательно испорчен и потерян, конференция прошла без нее, билеты на самолет были уже просрочены, и их вряд ли можно было сдать в вокзальной кассе. Как всегда в таких случаях, Розмари говорила себе: «Фееричное начало великолепного дня», ведь она почувствовала неладное еще тогда, когда все ее сумки переворошили в аэропорту, исследуя на предмет взрывчатки карманы чемоданчика и содержимое флакона с парфюмом. Она старалась внимательно изучить этого ухоженного господина, находящегося с ней в одной комнате, старательно выискивая в его голосе, чертах лица и безэмоциональном взгляде что-то болезненное и ненатуральное.
Корректоры - люди, которые имеют хорошие познания в грамматике и умеют редактировать чужие тексты.
а то я что-то искал и ничего не нашёл на тему того, как заполнять) 
оформляйте тему)
